Форум » Фест по редким фандомам » FullMetal Alchemist, "По-настоящему", Рой/Эдвард, Рой/Ал, PG-13, для Ори-тян » Ответить
FullMetal Alchemist, "По-настоящему", Рой/Эдвард, Рой/Ал, PG-13, для Ори-тян
Lucky: Автор: Lucky Название: По-настоящему Фендом: FullMetal Alchemist Пейринг: Рой/Эдвард, Рой/Ал Рейтинг: PG-13 Примечания автора: в тексте используются песни С.Калугина и группы «Наутилус Помпилиус». Спасибо Domi Gloom, которая, скорее всего сама того не осознавая, очень помогла мне при поиске идей, и моей дорогой О. за одну-единственную фразу. Написано для Ори-тян, которая хотела, кроме всего прочего: - Full Metal Alchemist Рой/Эдвард Извините за задержку.
Ответов - 7
Lucky: Часть 1. Мама часто говорила, что они похожи: не так, как похожи все братья, и даже не так, как бывают похожи близнецы. Эд и Ал были вместе постоянно, с самого рождения младшего они проводили дни друг с другом – и, несмотря на различия в характерах, составляли что-то одно, неразделимое, неразрушимое. На такие заявления Эд фыркал и бурчал что-то вроде «Вот еще. Неправда. Разве я похож на этого увальня?», а Ал улыбался: маме, недовольному брату, самому себе – он понимал правоту маминых слов. Эд в глубине души тоже знал это, но признаваться себе не хотел. Для Эдварда Дом складывался из многих деталей, Дом был неотъемлемой частью жизни - не потому, что давал кров. Он был живым существом, с характером и одному ему присущими чертами. Словно старый друг: вроде и недостатки есть, и надоедает порой до чертиков, но променять его на другой Эд не согласился бы никогда. Но пришлось. У Дома был свой запах: высокой травы во дворе, овощного рагу, которое готовят на кухне, пыльных книг, хранящихся на чердаке, да еще какой-то непонятный медовый аромат от волос Ала… Впоследствии, когда Эдвард чувствовал призрак этого смешанного запаха - будто пыльца оседает в носу – в глазах всегда щипало. Он считал это аллергией на воспоминания. Брат называл это слезами. Дом по-разному звучал: днем – визг Уинри, которую мальчики утягивали за собой в озеро, смех мамы, наблюдавшей за этим безобразием, ворчание Пинако после того, как все опоздали к обеду и еда остыла. А ночью – шуршание переворачиваемых страниц, треск масла в лампе, тихое сопение уснувшего прямо на книге Ала. Эд всегда злился и собирался отчитать брата за слабость и невнимательность к учебе, но в момент, когда его рука уже была готова ткнуть Ала в плечо, Эдвард останавливался и злился уже на себя: за неожиданную нежность и заботу. Он понимал, что братишке сложно заниматься так, как он, для этого нужно помешаться на алхимии, а ведь Ал и так старается изо всех сил. Хотелось уложить уставшего брата и лечь рядом, просто пялиться в небо сквозь маленький квадрат окна на чердаке и не думать о том, о чем не следует думать 6-летнему мальчишке. Касаться чужой ладони своими пальцами и ощущать то самое единение, о котором твердит мама. Но Эдвард не верил, ему казалось, что брат не поймет его поступков – а еще хуже, поймет неправильно. Алу нравится быть рядом с Эдом, слушать его, смеяться вместе с ним – но Эдвард боится, что брат не осознает, насколько важна их близость и то, что они друг у друга есть. Эдвард раздражался от собственных мыслей и громко захлопывал книгу, кашлял, чихал, или делал еще что-нибудь столь же нелепое, чтобы только не пришлось будить Ала самостоятельно. Брат сонно моргает, на щеке след от книги, а Эдвард делает вид, что не ничего не заметил, сам потягивается и говорит: «Все, надоело. Давай спать, а?» Эдвард даже знает, каков Дом на ощупь. Они часто играли втроем в прятки, Эд несся за угол дома, задыхаясь от бега и сдерживаемого смеха, опирался ладонями на старенькие стены и чувствовал кожей теплоту дерева, впитавшего солнечные лучи. После игр мама гнала их, чумазых и раскрасневшихся, мыться, а Уинри, умудрявшаяся остаться чистой, хихикала и показывала язык. Холодные струи били по плечам, первые секунды это просто нестерпимо, а потом привыкаешь. Эду нравилось намылить руки и развести ладони – но не конца, очень аккуратно – тогда между ними образовывалась тонкая пленка, переливающаяся всеми цветами радуги. Если дунуть – тоже очень-очень аккуратно – дрожащий пузырь летит вверх, за стенки душевой кабинки, блестит, играет на солнце. Эд запрокидывает голову и смотрит, как к его пузырю присоединяется второй – это ждущий своей очереди на помывку Ал поддерживает игру. Эдвард намыливает руки снова, и в тонкой пленке видит свое отражение – совершенно счастливое улыбающееся лицо: радостно то ли от солнца, то ли от ощущения бодрости, разлившейся по всему телу, то ли просто от сознания того, что там, за тонкой перегородкой, совсем близко, есть человек, понимающий все без слов. Эд улыбается и слышит тихий смех будто бы в ответ. Для Эдварда Дом складывался из многих деталей. А Ал никогда не задумывался о таких вещах. Для него домом был брат – колючий, вспыльчивый, иногда резкий, но родной, близкий, любимый – братишка… Воспоминания у них общие, но Эд не знает, хорошо это или нет. Потому что он помнит, как ломали его собственное тело, разрывали на части так, что трещали рвущиеся сухожилия, а из глаз летели искры вперемешку со слезами. Эдвард слышит крик брата, умоляющего помочь, даже спустя годы чувствует, как напрягаются все мышцы, словно он снова и снова пытается дотянуться до маленькой ладони с судорожно сжимающимися пальцами, остановить, вернуть, спасти, отдать все, что угодно… А когда нечто страшное, неизвестное, принимает это *что угодно*, его дикая боль перемешивается с болью брата, и Эдвард уже не различает, от чего именно кричит. Сломанное тело ломают еще раз, и еще, и еще миллионы раз – в какой-то момент мальчику кажется, будто ничего, ничего от него больше не осталось, только прокусанная до крови губа. Хуже этого только то, что происходит с братишкой: душу отдирают от плоти беспощадными щупальцами, а он ничего не может сделать – от страха, боли и мертвого чувства предельной вины. Эти воспоминания у них тоже одни на двоих, Эд уверен, что Альфонс помнит все так же четко, как он сам. Но братья никогда не заводят разговор о дне, объединяющем и разъединившем их навсегда. Эдвард готов признать, что мама была права насчет их единства. Особенно остро это почувствовалось в момент, когда их с братиком разделили, растоптали, уничтожили.
Lucky: Часть 2. Эдвард Элрик знает множество способов уйти из их с Алом комнаты так, чтобы брат ничего не заметил. Иногда ему самому смешно, ради кого он обманывает самого дорогого и близкого человека. Хотя нет, не обманывает, просто не договаривает. А самое главное, ему нравится то, что брат не догадывается о ночных походах – это первая по-настоящему личная, собственная, только его, Эда, тайна. Академию Эдвард не любил – еще не видя ее, не переступив порога, не имея представления, что это такое, уже тогда зубы сводило от злости. Псарня. Сборище цепных псов. Под предводительством Мустанга – его Эд запомнил. Полковник Рой Мустанг встретил Эдварда понимающим взглядом, словно давно ждал, был уверен, что Элрик обязательно приедет. Это Эда разозлило, хотелось кричать, вбить этому самоуверенному вояке: Академия для Эдварда – необходимость, а так ноги бы его здесь не было, если бы эти проклятые ноги у него обе были нормальные, а Ал не гремел при ходьбе. Мой брат – душа, прикрепленная к холодным пустым доспехам, и это страшно, так страшно, как тебе и не снилось, Рой Мустанг, какого же ты смотришь так понимающе, так спокойно? Обвинить Мустанга в чем-то конкретном Цельнометаллический не мог, что раздражало еще больше. Альфонс молча выслушивал недовольное бормотание брата и иногда, правда, редко, пытался расспросить, что же Эда все-таки не устраивает в полковнике. Эдвард давился словами, как манной кашей в детстве, рыбой открывал-закрывал рот и в конце махал рукой. Ал все равно не поймет. Слишком уж он добрый, наивный и терпеливый, будто то, что с ними случилось, совершенно не отложило на нем отпечаток. Братишка, младшенький… Ничего, Эд давно решил, он будет злым и настороженным за них обоих. Колючим - чтобы никто не мог приблизиться и снова причинить им боль. Мустанг не видел, как многие другие алхимики, в Эдварде ребенка. В его твердом взгляде не было жалости, от которой Элрик убегал всю жизнь, а при разговоре в голосе не возникало ненавистных, еле уловимых ноток *о, они столько перенесли*. Будто то, что их жалеют, может помочь. Наоборот, чувство, словно облизали и посыпали сахаром. На старые раны. С другой стороны, и серьезно к Эду Мустанг не относился. Он вел себя так, словно знает про Элрика то, чего не знает даже сам алхимик. И столько было в полковнике этой спокойной уверенности - иногда Эд сам верил в возможность такого положения дел. Бродить ночью по Академии интересно. Запрещается, конечно. Мустангом и запрещается. Естественно, Элрик покидает комнату, когда хочет. Стены их общей с Алом комнаты давят - и душно, невыносимо душно, хоть окно открыто нараспашку. В коридорах прохладно и тихо: с улицы льется лунно-фонарный свет, прорезает твердую темноту, инициализируется пылью, которая будто бы и не двигается, а зависла в ночном воздухе. Эд не скрывается и не старается идти бесшумно, но пол все равно проглатывает звук шагов. Руки в карманах свободных штанов, косичка мотается по спине, а в голове, как обычно, непрошеные мысли. Почему он до сих пор борется? Эти битвы с Судьбой не приносят ничего хорошего, все становится только хуже и серьезнее. Через холл с диванами и столиками, по слегка облезшему ковру. У Академии тоже не лучшие времена. В главную библиотеку ночью не пролезть никак. Да и днем, собственно, с трудом. А вот в другую, поменьше и попроще, можно попасть когда угодно. Эду здесь нравится: шкафы, заставленные потрепанными, читанными-перечитанными книгами, с пометками на полях и закладками, скрипучие кресла с протертой обивкой – все так просто, незатейливо, знакомо… как на чердаке в Доме. И все же… Душно. Вязко. Болото. - Если не знаешь, как улучшить ситуацию, подумай, как ее ухудшить и не делай этого, - Эдвард дергается в кресле, умудряется затылком стукнуться о спинку. Рой Мустанг выходит из-за шкафа медленно, словно привидение, держа в руках раскрытую книгу, и смотрит на Элрика с усмешкой. Ну, по крайней мере, смущенному и раздраженному Эду кажется именно так. – Мудрое изречение, правда? -Бххм… -Да ничего. И я за тобой не следил, если ты это хочешь знать, а ты хочешь, я вижу. Так получилось, Эд. -Мне плевать, полковник, почему вы шатаетесь по Академии посреди ночи. Можете даже сказать, что в вашей спальне травят тараканов и вы боитесь попасть под раздачу. Рой улыбается и опускается в кресло напротив. У Эда миролюбивое настроение – вернее, наоборот, он взвинчен настолько, что уже не замечает напряжение. Бывает такое: раздражает все, но держишься из последних сил, и вроде бы все нормально. Элрик понимает, что сам виноват: свет в библиотеке горел, стоило ожидать, что кто-то там есть. С его пожизненной удачей логично предположить, что этим «кто-то» будет именно Мустанг. Полковник читает, или делает вид, что читает. Почти в полном обмундировании – может, дежурит? Хотя мундира нет, верхние пуговицы рубашки расстегнуты. Эдварду не о чем думать, взгляд просто остановился на полоске кожи, кажущейся загорелой на фоне белоснежной рубашки. Он смотрит и смотрит, отвечает на какие-то непонятные вопросы Мустанга. Эду хочется дотронуться. Он сам не находит ничего зазорного в своем желании – ему наплевать, что это Рой Мустанг, ему просто хочется ощутить нормальное тело. Конечно же, Эдвард сидит на месте ровно и ничего не предпринимает – желание слишком отрешенное-далекое-вечное, чтобы пытаться его осуществить. Мустанг замечает, естественно, закрывает книгу и поднимает глаза. -Что? -Ничего, - качает головой Эд и сцепляет руки на коленях. -Ты даже спишь в перчатках? -А вы? – Эду неприятно демонстрировать Мустангу ладони в белых перчатках, но не прятать же их снова в карманы. – нет, только… В общем, неважно. Не люблю смотреть на свои руки. Вопреки собственным словам, вытягивает ладони вперед, стягивает перчатки и застывает. Ему и правда неприятно. Одна нормальная, с неровными ногтями на маленьких пальцах, а другая – металлическая, мертвая, чужая и в то же время отвратительно родная, слушающаяся малейшего движения. Что он может делать такими руками? -Что я могу сделать такими руками… - словно эхо своим мыслям. Он даже не может притронуться к Алу – не только потому, что братишка заключен в доспехи и ничего не почувствует. Он не имеет права заставлять еще кого-то ощущать этот загробный холод чужеродного металла. Его дело – служить и искать. На другое надеяться не стоит. -Ты такой жертвенный, Эдвард. Тебе самому не надоело? -Я не жертвенный! Что ты несешь! – Элрик никогда не замечает, как переходит на «ты» с Мустангом. Но переходит всегда, потому что полковник умудряется в любой беседе сказать что-то глупое и раздражающее. – Ты не можешь просто тихо посидеть здесь? Почему обязательно надо меня доставать? Мустанг доволен, Эдвард же видит. Скотина. Крупная рогатая. Нравится наблюдать, как Эд бесится. Элрик каждый раз обещает себе, что сдержится, но потом снова срывается. Рой поднимается легко, быстро, одним движением, начинает ходить туда-сюда. Проходит мимо старомодного комода, вертит в руках всякие вещицы, не обращает никакого внимания на потерявшегося в кресле Эдварда. Элрик уже готов окликнуть полковника, когда тот внезапно оборачивается и с криком «Лови» бросает что-то мальчишке. Эдвард улавливает лишь блеск, а тело реагирует – и через секунду в его руках небольшая ваза, хрупкая, красивая, с тонкими синими прожилками краски на прозрачном стекле. Эдвард не двигается, потому что знает: малейшее движение – и он бросит вазу обратно, в этого сволочного полковника, в этого самоуверенного идиота и позера. -Вот видишь. На что-то твои руки сгодятся. Еще и улыбается, дрянь. Голос у Эда дрожит. -Очумел, да? Доказал что-то, да? Показал, научил? -А я многому могу тебя научить, Эдвард. Ты только не бойся узнать новое. Это Эд слышит смутно – поднимается и направляется вон из библиотеки, стараясь не смотреть на высокую фигуру возле комода. Рой еще что-то говорит в напряженную спину: -Да ладно, Цельнометаллический, чего ты? -Ничего, ничего, - бубнит Эдвард себе под нос, уже затерявшись в коридорах. – Ничего, – он топает в темноте, быстро, по привычке, не замечая пути. Влетает в комнату, в последнюю секунду успевает придержать дверь, опускается на свою кровать. -Идиот несчастный. Придурок. Ненавижу. Ваза все еще зажата в руках. Эдвард смотрит на нее со смесью удивления и отвращения. -Блин, ну что за отстой? – Элрик прижимается горящим лбом к прохладному стеклу. Легче не становится. Где-то сбоку начинает двигаться Ал. Эдвард обещает себе, что больше никогда не отправится в эту библиотеку и вообще не скажет Мустангу лишнего слова. -…Вот с чего ты взял? Тебе просто нравится страдать, верно, Цельнометаллический? – Рой щурится, чуть ли не подмигивает. Пьяница чертов. Вот он, Эдвард Элрик, выпил уже три бокала вина и все с ним нормально. А этот – смотреть противно: улыбается опять так понимающе, серьезно, заводит разговоры… Стоп, это почему мне нельзя? Я буду пить, я уже не ребенок! -Не нравится, кому может нравится страдать? – Эд правда не понимает. Мустанг просто не знает, каково это: когда из-за тебя кто-то погибает. Как тут не страдать? -Вот и я удивляюсь! – Мустанг аж по коленке себя хлопнул. Актер.– У тебя есть брат, он жив, он тебе помогает, он тебя любит, он тебя простил, так зачем??? Скажи мне, зачем ты ведешь себя так, будто собрался завтра помирать? Если сразу что-то не получается, обязательно получится потом. -Преподобный отец Рой., умилительно и поучительно. Ты сам веришь своим словам? -Большей части, - снова скалится Рой и вдруг поднимается с кресла, протягивает Эду руку. – Давай, вставай. Покажу тебе кое-что. Оказывается, на крыше Академии ночью здорово. А Рой Мустанг такой горячий, будто внутри него действительно огонь – они стоят рядом, по-дурацки задрав головы вверх, и Эдвард чувствует своим плечом тепло полковника. -Чеееерт! – в эту ночь Эдвард кричит в подушку со злостью и стыдом. Ты не умеешь ходить по воде, Ты не умеешь творить чудеса, Когда тебе больно - ты плачешь, Когда тебе стыдно - опускаешь глаза. Но в твоих пальцах мое одиночество, Сгорая, обращается в дым, И все, что ты можешь, и все, что ты знаешь, Это делать мое сердце большим. Эду вроде и не хочется никуда приходить ночью, ему не по себе, когда он двигается знакомым путем по коридору. Но все проходит, стоит Мустангу съязвить или просто ухмыльнуться. Это давняя жажда стабильности – пусть такой, иногда неприятной, иногда унизительной, а иногда и неожиданно интересной, но стабильности. Эдвард никак не может решить, что же такое Рой Мустанг – полковник ведет себя по-разному днем и ночью. Часто случается, что библиотека пуста, и Элрик чувствует то ли облегчение, то ли разочарование. В таких случаях он сидит в кресле и читает: но потом не в силах вспомнить, о чем книга. Он думает об алхимии, брате, полковнике, себе – и в одиночестве все снова становится дико сложным. Ал. Он до сих пор не знает ничего об этих ночных посиделках, и Эд не намерен раскрывать эту тайну, не хочет замешивать брата в очередное сомнительное дело, а единственное, что можно сказать про полковника без сомнения, - он невероятно сомнительный тип. -…Я хочу тебе помочь. Я хочу, чтобы ты понял одну важную вещь. – Мустанг кажется непривычно серьезным. Эдвард жалеет, что спросил. И что снова пришел. -Ты во многом себе отказываешь. Тебе кажется, что ты не достоин каких-то чувств, но это не так. Есть люди, которые тебя любят. Есть те, кому ты дорог. Эдварду надо бы пробормотать что-то вроде «Ну да, конечно», но он заворожен этими словами, голосом, выражением лица полковника, и ему жизненно необходимо в данный мрмент спросить только одно: «А тебе, тебе-то дорог, Рой?» Мустанг кивает, словно слышит мысли, поднимается и тянет Эдварда на себя. Алхимик не успевает ничего сказать, как руки Мустанга оказываются на его талии: -Мы сейчас будем танцевать. Ты ведь не танцевал никогда, правда, Эдвард? Ты думал, что протезы помешают, и не пробовал. Мы это исправим. -Эй! Эй, перестань сейчас же, придурок! Эдвард упирается ладонями в грудь Роя, но тот держит крепко, двигается медленно, плавно, ведет Элрика уверенно, но мягко. -Ну что я, девчонка что ли… - немного обиженный шепот растерявшегося Эдварда. Он больше не дергается, тыкается носом куда-то в подмышку полковника, возмущенно сопит. -Рой… - тихо-тихо. -Что, Эд? -А зачем ты все это делаешь? -А ты не понимаешь, глупенький? -Сам ты глупый! Ничего я не понимаю! -Тогда не думай об этом. Потом все станет ясно. Потом. И потом все действительно стало ясно. Ты ничего не просишь взамен, Да и что я могу тебе дать? Ты утверждаешь, что вещи нужны лишь тому, Кто не умеет терять. Когда я считал себя здоровым и сильным, Ты знала, что я был больным, Ты вошла в мою грудь и сломала все ребра, Чтобы сделать это сердце большим. Альфонс Элрик тоже знает множество способов уйти из общей спальни и вернуться на рассвете. Почти незаметно, почти бесшумно. Научился у брата. Эдвард не учел одного: доспехи не нуждаются в отдыхе, и большую часть ночи Ал просто лежит, отвернувшись к стене. Это скорее привычка, память нормального тела об усталости и желании отдохнуть. Следуя впервые за Эдвардом, Ал даже не предполагал, куда попадет, да брат и сам, казалось, не думал об этом, бесцельно бродил по лабиринту коридоров. Ал не собирался следить – это вообще смешно в его положении: пробовать оставаться незаметным. Смешно, но тем не менее получилось. Эдвард ни на что не обращал внимания. Увидеть Мустанга было неожиданностью, но еще большей неожиданностью стало то, что Эдвард не поссорился с ним, остался в одной комнате, разговаривал… И начал приходить почти каждую ночь. Иногда Ал следовал за ним. Он не боялся разоблачения, наоборот, был бы только рад. Алу совершенно не нравилось, что между ними появились какие-то тайны, он чувствовал себя обманутым и обделенным. Но и открыто спросить у брата – верная ссора. Альфонс видел со стороны намного больше, чем брат. Это пугало и удивляло. Мустанг вел себя… странно. Он подолгу смотрел на Эдварда, когда тот дремал в кресле. Улыбался, если Элрик смущался от каких-то слов. Брал в свою ладонь железные пальцы брата и уверял, что это не самое плохое, что могло случиться. Ал был с ним согласен, но Эдвард вырывал руку, зло отвечал и надолго замолкал. Кажется… Кажется, Рой любил Эдварда. Понять это было трудно, но однажды приняв этот факт, Ал больше не сомневался. И в первый раз – он видел, да, он видел! – Мустанг поцеловал Эдварда неожиданно, в середине длинной фразы, и брат поначалу просто не двигался, застыл в кресле, вдавившись в спинку, а Рой придерживал его затылок, другой рукой успокаивающе гладил запястье… Эдвард оттолкнул его, долго плевался и кричал. Что-то вроде «предателя, обманщика и извращенца», и «да что ж ты делаешь?», и «это же все несерьезно было», и «что на тебя нашло?»… Ал почти сразу отправился обратно, но эти слова слышал и успел заметить боль и тоску во взгляде полковника. Эдвард ругался, а Ал подумал, что, наверное, это очень приятно – почувствовать на своих губах губы другого человека. Просто почувствовать хоть что-нибудь кожей – это дико приятно. Но у Эдварда своя правда. Алу обидно. За полковника. Эдвард вернулся минут через пятнадцать, хлопнул дверью, зажег свет, пинал ногами попадающиеся на пути вещи. Альфонсу ничего не остается, как сделать вид, что этот шум его разбудил. -Братишка… -Не лезь, Ал. Просто не лезь, ладно? -Хорошо, - тихо соглашается Ал, отлично понимая, что брат ничего не расскажет и вряд ли именно сейчас хочет услышать, что Альфонс и так все знает. -Что хорошо? – неожиданно бросает Эдвард со злостью, забирается на кровать Ала прямо в ботинках, придвигается близко-близко, прижимается лбом к холодным доспехам. – Что хорошо? Почему ты всегда соглашаешься со мной? Почему ты мне веришь? Почему, братишка? У нас все отвратительно, а не хорошо. Мы не имеем права любить, даже если очень хочется, мы не принадлежим сами себе, мы чужие – и все это из-за меня. Так почему же ты всегда со мной соглашаешься, черт тебя возьми!!!! Наверное, Алу лишь кажется, что голос у брата дрожит. -Почему, почему, почему??? -Потому что я люблю тебя, Эд. Эдвард весь как-то ломается и падает на кровать лицом вниз, на сжатые кулаки, и его слова звучат глухо, словно из-под земли: -Зачем вы все это говорите? Почему это кажется вам достаточным поводом, чтобы спасать меня от себя самого? Я не понимаю, как вы можете так отвечать. -А я не понимаю, почему ты спрашиваешь. Это просто, братишка. Любовь – это что-то, что не подчиняется закону алхимии, это не равноценный обмен. Ты не обязан любить кого-то в ответ, но и не можешь заставить человека разлюбить тебя. Ты не обязан отдавать, но не можешь запретить другому дарить тебе нежность и ласку. Это… просто, Эд. И ты имеешь право быть счастливым. Мы все можем быть счастливы, понимаешь? Плечи скрючившегося Эдварда тряслись, а пальцы судорожно комкали простыню. -Неправда. Если бы ты только знал… Мне трудно это принять. Поверить ему… тебе – значит подпустить ближе, довериться, стать уязвимым, слабым, жалким… Или нет, снова отвечать за кого-то другого, брать на себя ответственность, защищать, а я ведь не могу, не могу, ломаю все, к чему прикасаюсь руками! Блин, все такая чушь, такая глупость! Алу хочется, чтобы его собственная рука была живой, теплой, мягкой – тогда, возможно, ласковые поглаживания по голове, плечам, спине были бы более эффективны и действительно успокаивали. Но Эд только больше раздражается. -Не глупость, братишка. Мы живы, мы вместе, это главное. Мы все можем. -Да? – Эдвард наконец поднимается, и Ал видит все: красные глаза, мокрые щеки, закушенную губу, возбужденный румянец… - Все можем, говоришь? Тогда давай мыльные пузыри попускаем, а, братец? Как в детстве? Забавное зрелище будет, правда: два монстра пускают пузыри! Ну так как? Или заржаветь боишься? – и Элрик смеется, жестоко, истерично, но почти сразу смех переходит в ругательства сквозь зубы. Алу больно. Так больно, что нет сил отвечать или спорить. Ал встает и выходит из комнаты, сам не замечает, как приходит в библиотеку, ставшую такой знакомой и родной. Мустанга там уже нет. Ал думает, что согласился бы быть на месте кого угодно, только не на своем, Эда или полковника. Брат прав: чушь и глупость… Чужие чувства отвергать нельзя. Ал уверен, что никогда не поступил бы подобным образом.
Lucky: Часть 3. -Он правда может меня заменить, Рой? Эд стоит, прижавшись щекой к синему мундиру, слышит, как стучит сердце полковника, несмотря на шум от взрывов вокруг. У них есть немного времени, пока Ал разбирается с грудой бесполезных и уже безопасных монстров в соседнем отсеке. Эдвард думал, что все будет по-другому. Он так хотел вернуться, безумно, невыносимо, ужасно хотел вернуться в свой мир: каждый день рассказывал Альфонсу Хейдерику о своих приключениях, будто сам боялся забыть, разувериться, что это действительно с ним случалось. Эдвард мечтал снова увидеть брата: наивного, доброго Ала, готового пойти за ним на край света, ничего не спрашивая и не требуя. Милый, любимый братишка, ты часть меня, ты мне нужен… Нового Ала Эдвард любил не меньше, но к новому Алу трудно привыкнуть всего за несколько минут, толком не поговорив и постоянно отвлекаясь, потому что какие-то уроды пытаются убить их, а заодно и мир захватить. Хотя Эдвард успел осознать кое-что. Альфонс не помнит ничего из их общего прошлого. Альфонс не помнит, но пытается стать самим Эдвардом: одевается, как Эдвард, ведет себя, как Эдвард, пользуется алхимией, как Эдвард. Это страшно, потому что иногда, глядя на брата, Цельнометаллический видит себя. Он не хочет думать, но в голову лезет настойчивая мысль: он, конечно, молодец, что вернулся, да вот его место в этом мире занято. Эдварду страшно - Ал, кажется, пытается заменить его. А еще Эдвард узнает, сам не понимая как, чувствует, уверен на сто процентов, что в отношениях с Роем это у Ала получилось. Эдварду больно и неуютно. Там, в *том* мире, не оставалось ничего, кроме как вспоминать. Брата, гомункулов, алхимию. Роя, конечно. Я скучал, полковник. Пялясь ночью в потолок, слушая, как кашляет в соседней комнате Альфонс, Эд представлял, какой будет встреча с родным миром и старыми знакомыми. Например, с Мустангом. Ну, какой бы сволочью ни был полковник, Эд хотел извиниться и поблагодарить. Если бы можно было вернуть все назад, Элрик повел бы себя по-другому. Вообще, становилось не по себе, когда Эд осознал, сколько всего ему хотелось бы изменить в своей жизни. Рой… Рой всегда помогал, по-своему, но помогал: не давал Эду скиснуть в чувстве вины, раздражал, язвил, издевался и… И. Ну ладно. Любил, можно уже теперь сказать. Эдвард долго воспринимал все как игру, боялся поверить в какие-то чувства, упорно пытался найти объяснение загадочному поведению полковнику, а когда все теории постепенно отпали, разрешил себе признать эту странную любовь. Стало легко. Легко и невыносимо стыдно. Надо обязательно извиниться, хоть это и унизительно, но Эд понимал, что обида и боль полковника от его неверия и подозрений была намного острее неловкости Элрика. Просто в тот момент Эд был ошарашен. Но ведь все изменится, все еще можно исправить. Он вернется, найдет любимого брата, и если вдруг встретится с Роем, все объяснит. Будет стоять, тупить, краснеть, пыхтеть от напряжения, но объяснит. Возможно, на этот раз все получится. Ну, по крайней мере, необходимо попробовать. А на деле все вышло по-банальному глупо. По каким-то неприметным признакам Эд понял, что его уже не ждут. Вернее, не ждут так, как ему бы хотелось. Рой улыбался и искренне радовался его возвращению. Эд, оправдывая ожидания, ляпнул что-то про повязку на глазу полковника, а сам размышлял, как бы разделаться со свалившимися неприятностями побыстрее и отмучаться с задуманным разговором. Он же много раз прогонял его в мозгу, обломов быть не должно. Вот сейчас он… Рой всего лишь положил руку на плечо Алу. Всего лишь склонился к его голове. Всего лишь спросил, как тот себя чувствует. Это нормально. Это ничего особенного. Но почему же Эду вдруг стало не по себе, и тяжело дышать, и неловко смотреть, будто не он имеет полное право быть рядом с братом, а попал на чужой праздник жизни? Да ладно. Мне просто не нравится, что Рой смотрит на Ала так, как раньше смотрел на меня. Не может быть. Не может быть, так нечестно. Они сражались, кричали, а в свободные минуты Цельнометаллический следил за братом и полковником, надеясь найти опровержение своим подозрения, но, черт возьми, кругом одни подтверждения. Рой следит глазами за Алом, иногда поглядывает на Эда, но быстро возвращается к брату, поддерживает его в атаке… Блин, да что же это такое!? Эд клянется, что виду не подаст, будто его задело подобное поведение. Он будет радоваться возвращению к братишке, в родной мир, на свое место. Хм. Спорный вопрос. Неважно, он все равно не будет ничего узнавать и допытываться… Как только Ал куда-то пропадает из поля зрения, Эд бросается к Рою, виснет у него на шее, проклиная себя за слабость. -Он правда может меня заменить, Рой? Какой жалкий потерянный тон! Самому противно… но Рой даже если удивлен, не язвит, а притягивает Эда к себе. -Ну… Ты же видишь, Ал пытается. Он много тренируется, читает книги и, я слышал, очень быстро все усваивает. Мы не очень часто говорим на эту тему. Но, конечно, до твоего уровня ему все еще далеко… -Я не об этом. Он… может заменить меня… тебе? – ну правильно, мне надо обязательно покраснеть. Без этого я выгляжу недостаточным идиотом. – Мне просто надо знать, я вернулся, и ничего не понимаю, ты мне скажи только, и я… да блин, ну ты же понимаешь все, чего молчишь? – Эдвард цепляется за отворот мундира и безумно хочет, чтобы Рой его разуверил, помог, как всегда помогал. -Не может, конечно, не может. Ты это ты, а Ал – это Ал. Ты сильнее. Но он добрее, нежнее, терпимее. Внимательнее к другим. Он... замечательный. -да, но… Это совершенно не то, что Эдвард желает услышать. Все заготовленные слова летят к чертям. -Вы вместе, да? Вы теперь вместе, да? Пока меня не было… Ну давай, еще пожалуйся, какой ты несчастный! Очень, очень по-взрослому, ага. Эдвард даже не знает, кто кого на кого променял и кто в чем перед кем виноват. Все слишком перемешалось. Рой гладит его по спине, и эти прикосновения уничтожают последние сомнения. Это так… по-родительски. Снисходительно. Сочувствующе. -Я попробую объяснить, а ты попробуй понять, хорошо? Когда ты исчез, нам всем было очень тяжело. Я чувствовал себя отчасти виноватым, да и сейчас еще чувствую – за то, что не уследил и не поддержал. А Ал не помнил последние ваши годы и ощущал пустоту. Я долго жил один. Совсем один, иногда, правда, приезжал кто-то из государственных алхимиков. Однажды пожаловал Ал, просил рассказать про тебя все, что я знаю. Я рассказывал. Он стал приезжать чаще. Эти встречи очень напоминали наши ночи в библиотеке, помнишь? -Угу. -Замечательно, - Рой говорит тихо, прямо в волосы Эдварда. – Признаюсь, поначалу я воспринимал его как дополнение к тебе. Но потом… Потом он стал мне дорог именно как Ал – невероятный человек, умеющий любить. Он не скрывает эмоции и чувства, он не прячется от них. Он говорит, что чужие чувства отвергать нельзя, и это очень помогло мне. Я устал быть отвергнутым, извиняюсь за пафос. Ал убедил меня, что все было не зря. Любая ласка очищает, делает сильнее обоих, спасает. Это все твой брат говорит, представь? Я ему благодарен. Но это не означает, что я не рад видеть тебя, Цельнометаллический. Эдвард будто в полусне. И… это ведь не он лепечет, правда ведь? Он не может нести чушь вроде… -Рой, я понял. Тогда, в библиотеке, ты говорил, что я когда-нибудь пойму. Я тормоз, но я все-таки понял. Мне стыдно за… ну ты помнишь, когда ты меня поцеловал… я немного… погорячился. Смешок. -Твое «немного погорячился» светилось под моим глазом еще целый месяц. Пришлось говорить Ризе, что упал с лестницы. На чей-то кулак. -Я извиняюсь, честно. Но теперь, теперь, когда я вернулся и все понял, мы же можем начать заново, правда? Рой напрягается и отстраняется от Эдварда. Становится холодно. Мустанг опускается и смотрит на Эда теперь снизу вверх. Причем прямо в глаза. Виновато и грустно. -Не можем. У нас с Алом все только начинается, и я его не оставлю. -Но почему, почему, как же я? – все, началось. Давай поорем и поистерим. -Эд… - Рой улыбается мягко. – Мне кажется или ты ревнуешь? Это нечестно. У нас же ничего не было, поэтому ты не имеешь права… -Ничего? – глаза распахнуты от удивления и обиды. Как ребенок. Обыкновенный 15-летний ребенок. – понятно… ну и ладно. Я вообще ни на что не имею права, да? -Успокойся, - приказной тон никак не вяжется с ласковой извиняющейся улыбкой. – Ты сам говорил, что это все несерьезно. Ты мне врал? -Я просто не понимал тогда… -Грустно, правда, когда тебя не понимают? Эд желает одного: закончить этот разговор. Унизительно. Все уже ясно, так зачем он стоит тут, перед человеком, который, наверное, смеется над ним в душе, чего ждет? Уж точно не этого снисходительного успокаивающего тона. Надо объясниться, в любой момент может прийти Ал, а уж втягивать в этот дурацкий разговор еще и его не хочется. -Да-да, все нормально… Я просто думал, что если любишь кого-то, а ты ведь говорил, что любишь… ну, я был прав, нельзя верить подобным словам, ты забыл меня сразу после того, как я исчез… идиотство, конечно, но мне обидно. Значит, это правда все было несерьезно, если ты так быстро перекинулся на Ала… Нет, Рой, не надо мне больше ничего говорить, ладно? – Эд на секунду зажмурился, чтобы не видеть лица Мустанга, желающего что-то сказать. Да и слезы необходимо как-то загнать внутрь. – Не переживай, я не буду вас доставать, честно. Только чуть-чуть привыкну к этой мысли. Блин, мне Ал говорил, что любовь – это неравноценный обмен. Теперь я с ним согласен… никогда не выходит, чтобы было взаимно. Отстой. Прикинь, я вот думал, как бы тебе сказать, что готов попробовать, и не выглядеть при этом полным идиотом, а оказалось, что нечего и пробовать уже! И по-любому идиот! -Глупый, глупый… - Эд и сам не заметил, как снова оказался прижатым к груди Роя, это уже совершенно не волновало. Элрик смотрел перед собой и заливал чужой мундир слезами. Хоть так подгадить, ага. А что он мог сделать? Просто текут и все, и не столько из-за этого до чертиков неловкого и отстойного положения, а больше от усталости, напряжения, облегчения и прочей фигни. Необходимо отдохнуть, а Мустанг все что-то шепчет: - Я не хочу извиняться, чтобы ты не чувствовал себя обманутым. В тебе сейчас злость и обида, инстинкт собственника взыграл. Допустим, я скажу, что все еще люблю тебя. Но ведь это ничего не изменит. Ты вскоре остынешь, я знаю, самому же будет тяжелее. -Да, конечно, ты прав. Наверное. Нет. Я запутался. Я бы не сумел дать тебе что-то взамен, я еще не умею. Я только решил больше никого не терять, поэтому и завел разговор. Ладно, надо остыть сейчас. Я все забуду, правда. Лицо Эдварда в ладонях Роя, и Мустангу даже как будто больно. Пялимся друг на друга, хотя уже все решено. -Хочешь, я тебя поцелую? – неожиданно спрашивает Рой. И Эдвард так же неожиданно утвердительно кивает. Рою даже не нужно уточнять, что это последний, прощальный поцелуй. Вот уж действительно, по умолчанию. Это приятно, если быть готовым и осознавать, что происходит. И с закрытыми глазами, чтобы зрение не отвлекало от ощущения чужих мягких губ, умелого языка, дурманящего тепла. Целиком впитывать, ни о чем не думать. Хотя нет, можно позлорадствовать, что вот он, Эдвард Элрик, целуется с красивым сильным мужчиной, а вот он, Рой Мустанг, - с зареванным ошалевшим неудачником. Забавно, но сил хватает лишь на то, чтобы поглаживать стоящего перед ним на коленях полковника по шее и напряженным плечам и стараться е упасть. Надо начинать все заново. После этого поцелуя он начнет жить с новыми силами. -Братишка, нет!!!!! Ты не должен!!! -Ал, я должен! Именно должен! Я закрою врата с той стороны, а ты с этой. Обещаю, я вернусь к тебе! Не кричи, брат, я все уже решил. А ты держи его, Рой. Вот сейчас ты имеешь право улыбаться так понимающе, потому что наконец-то действительно ВСЕ понимаешь. Мне просто надо осмыслить и отдохнуть. Но я вернусь. Я вернусь к вам обоим. Конец.
Inaya: Lucky Понравилось! Блеск! Очень нравится язык, которым написан фик... великолепные обороты... Часть так бы и утащила на цитаты) Я в последнее время мало читаю фиков с таким рейтингом, для меня он маловат, но от этого фанфика даже не хотелось отрываться...Внутри что-то такое тёплое ворочалось. Отличное повествование!
Ори-тян: Lucky большое Вам спасибо! очень понравился фанфик) честно говоря, даже не ожидала, что мне напишут именно на эту пару... спасибо Вам за такой подарок)
Эдо Кис Ми: мне тоже очень понравилось)) мне очень нравится эта пара) двое совершенно разных людей находят в ком то любовь и ласку) Рой находит в Эдварде что то необычайное...то что другие люди даже в нем не замечают... Эдвард находит в Рое не смотря на его постоянную издевку над ним любовь ласку нежность и желание быть с ним как можно больше и чаше)))
алКошка: Lucky, здравствуйте=))) Давно, очень давно хотела найти автора этого замечательного фика, и вот, наконец, нашла и могу сказать спасибо Вам лично=))) Фик пробрал до глубины души, он просто потрясающий!!! Сколько раз перечитывала, и всегда навзрыд плачу, он такой трогательный и драматичный... Но концовка даёт надежду *__* Пожалуйста, позвольте опубликовать его в сообществе на @дневниках - http://www.diary.ru/~FMA-yaoi/ Для связи, если Вы есть на дайри, вот мой профиль: http://www.diary.ru/member/?1253403 Очень хочется, чтоб эту потрясающую вещь увидели и остальные фанаты *__*
полная версия страницы